- Какая у вас странная шпага, сэр... - Это арматура, сударь. (с)
Моя рука обречена беспомощно метаться над бумагой, не в силах достичь ни мастерства, ни лёгкости и изяществ линий. Может быть, это и к лучшему.
О чём рассказать? О том ли, что жизнь одного человека слишком коротка? Наверное, логичнее было бы прожить её с кем-то вдвоём.
Но я прячу лицо в ладонях, я прячусь от мира, мне никто не нужен.
Небо опять было серебрянным. Два солдата - юноша и девушка - одинаково запрокинули головы и смотрели в чужое небо. Первые капли дождя.
Друг мой, просто поверь: мы бессмертны. Смерти нет. Мы не вернёмся с войны, но, если ты будешь верить - в последний миг своей жизни увидишь белую лестницу.
- Лучше уж белую реку, и жёлтую лодку. Или, может быть, зелёную палатку...
- Пусть будет по-твоему.
А утром трава стала голубой от инея, и Каме было чертовски холодно. Кама на четверньках выбралась из палатки, встала, изо всех сил выпрямила плечи, посмотрела вверх.
Боги, боги, куда же я иду. Зачем я туда иду?
У Камы коротко подстриженные волосы, чуть тронутые сединой, хотя ей нет ещё и тридцати. У многих на той войне голова засеребрилась раньше времени. Какая разница? Снявши голову, по волосам не плачут - есть такая пословица в одной северной стране.
Небо над степью всю ночь горело ледяными искрами.
Машинально сунув руки в карманы куртки, Кама левой рукой нащупывает что-то небольшое и слегка пушистое. Вытаскивает, подносит к глазам - и не может сдержать улыбки - трещинки на губах сразу начинают болеть.
Это фигурка маленького зверька с белым, чуть голубоватым мехом. Шкурка со временем посерела и облезла, но ещё хранила остатки пушистости.
Фигурку песца Каме подарила когда-то девушка с лицом, покрытым шрамами, и с улыбкой - такой искренней и весёлой, будто солнечный свет ослепительной бледно-золотой полоской проступил между облаков. А от её смеха растаял бы иней на траве.
Нож за поясом, на плечах - рюкзак, впереди - степь. Песец - в кармане.